Консультации и тренинги в ТУЛЕ
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЦЕНТРЫ
СТАТЬИ

Поиск по сайту

Кто сказал, что детство — это круто?

«Новая» выпустила гигантское «расследование» про подростковые «самоубийства», к которому тут же у коллег по цеху возник миллион претензий. И по стилю, и по выбранной журналистом стратегии — встать на сторону родителей погибшего ребенка, по фактчекингу, по редактуре и по подаче самого текста. А на мой взгляд, перед нами — пусть спекулянтская, но дико важная работа, которую обязан прочитать каждый.

Нужно понимать, что в России нет подростков. Во всех смыслах этого слова. То есть слово есть, а понимания, что за ним стоит, — нет. В России есть либо маленькие дети — примерно до 8–9 лет, а потом сразу взрослые. Соответственно, и закон о детстве рьяно охраняет малышей-несмышленышей, а потом резко обрушивается на взрослых. Что же происходит с человеком в промежутке с 9–11 лет до 17, никого не касается.

А ведь это один из самых важных и ужасно сложных периодов жизни человека. (Кто сказал, что детство — это круто? Детство и отрочество — это круглосуточный ад.) У подростка тысячи вопросов и совсем не умилительного свойства «Почему небо голубое?». Им интересно знать о собственном теле, о сексе, о ценности человеческой жизни и собственной жизни тоже, о сложности морального выбора и вообще о том, что такое моральный выбор, о смерти, о войне, о родине, о заботе об окружающей среде, о моде и косметике, о деньгах и работе, в конце концов. И кто с ними об этом разговаривает? Школа? Церковь? Родители? Государство? Никто.

Во-первых, потому что перестроиться и понять, что ребенок уже не маленький, сложно. Но надо. У подростка есть свое пространство, туда лезть нельзя, нельзя проверять карманы детей, нельзя отбирать телефоны, читать дневники, писать идиотские комментарии под его фотографиями ВК «Ты когда домой придешь? Опять ничего не ел, оболтус!» — нельзя все то, что бы вы не позволили себе делать со своим близким другом.

Во-вторых, потому что взрослые, кажется, совсем не любят подростков. Они их бесят. Некоторые психологи уверяют, что так работает заложенный в нас древний механизм, защищающий человечество от инбридинга, а попросту говоря — инцеста. Как только наши дети покрываются прыщами, начинают дурно пахнуть, у них растут усы, грудь и что там еще должно расти, они начинают нас раздражать. Пережить это спокойно удается не каждому взрослому.

В-третьих, когда у вас дома подросток, вам, по всей видимости, самому от 35 до 45: с одной стороны, хороший возраст, а с другой — такой же беспокойный. Я хорошо помню родителей своих учеников (да и смотрю на себя сейчас), которые приходили на школьные собрания или просто «пообщаться с учителем»: большинство родителей к тому моменту переживают кризис брака, доверия, карьеры и прочие «радости жизни». Им самим не с кем поговорить о сексе, смысле жизни, детях, браке, супружеской верности, моральных ценностях. Поэтому, когда в новостях оказывается строчка о том, что семья была благополучная, я предлагаю читать между строк.

В-четвертых, потому что подростки неустроены. Им, в принципе, некуда пойти, заняться нечем, все журналы для подростков закрыли, клубов для них почти нет, а трудоустроить ребенка в 14 задача, сопоставимая с собственным трудоустройством на высокооплачиваемую работу с окладом в миллион рублей в месяц. Радует, что сейчас появляется все больше людей, которые, действительно озабочены этой проблемой и совершают практически невозможное — это и Алена Владимирская, и Мария Иванова, и Гор Нахапетян, и целиком вся команда Политехнического музея. Они общаются с детьми не только на площадках в парке, но и в сети, и делают это круто.

В-пятых и в-основных, это вообще глобальная проблема, о которой ленивый не написал: мы в принципе не в состоянии общаться, защищать свои ценности, защищать свою семью, дом, детей, страну, убеждения, выборы. У нас все так, «на полшишечки». Говорить и договариваться мы не умеем, да и не знаем с кем, зато жаловаться научились великолепно, правда, тоже без адресата. Мы не верим в государство, зато умеем писать письма президенту или Роскомнадзору. Мы не умеем разговаривать, зато требуем все запретить, включая соцсети, откуда вообще-то дети черпают знания о мире — ну а где еще? (Кстати, опыт показывает, что страсть к познанию — это базовая потребность человека, в нас природой заложено любопытство и жажда знаний.) В соцсетях они ищут единомышленников, учатся высказывать то, что их тревожит, или лайкают то, что созвучно их переживаниям, — собственно, там к подросткам и их чувствам относятся с уважением.

У меня был ученик — ребенок алкоголиков. Назовем его Мишей. Миша для меня сегодня — воплощение моей страны. Его били постоянно — за двойки, за провинности, за то, что кричит, за то, что растет, за то, что порвал штаны, за то, что опоздал на пять минут. Или не били, но тоже хрен поймешь за что. Сегодня двойку принес — папаша изметелил, а завтра принес — отец и не заметил. Его ласкали и ненавидели одновременно, и он совершенно не понимал, что такое чувство любви, заботы, уважения, как не понимал и чувство ненависти, презрения, боли. Он то проявлял невероятное сочувствие к своим одноклассникам, помогал им, носил сумки, вытирал сопли мелким, то вешал кошек во дворе дома. При этом Миша был на голову круче сверстников — умнее, ловчее, быстрее. Все навыки выживания у Миши были налицо. Он умел привлекать к себе внимание, но не мог его удержать и оттого злился. Он плакал мне в юбку, что дети раздавили муравьев на дворе, и назавтра избивал в кровь своего одноклассника. Мы ломали голову, как порвать замкнутый круг, как вырвать его из среды и рассказать, что есть иное, лучшее, доброе. Мы отказались от оценок в классе специально ради одного Миши, все дети получали развернутые комментарии к своим работам, которые начинались со слов «Молодец, отличая работа, ты здорово постарался» (это, в принципе, хорошая практика). Мы разговаривали с его отцом, он каялся, рыдал в кабинете, что это не повторится, что он якобы понимает, что может убить его. Мы вызывали полицейского, работали со службой опеки. Миша несколько раз ночевал у меня дома: он грозил покончить с собой, успокаивался и засыпал только под утро. Но все было напрасно.

Миша сейчас в тюрьме. Это маленький, эмоционально незрелый, недолюбленный, никому не нужный ребенок, который навсегда застрял в том возрасте, когда отец бил его.

И это портрет всей нашей страны — от теток в магазинах до высоколобых политиков. Все они — битые, ненужные, случайно выжившие подростки, у которых к 40 годам есть свои дети. В голове у взрослых — каша из тысячи страхов. Они требуют разобраться с «Вконтакте», им нужна «логика», когда речь идет о чувствах или, например, о насилии. Более того, требуемую логику они даже находят: шла в короткой юбке, вот и изнасиловали; неблагополучная семья, вот и самоубийство, в стране бардак — воруют (выборы, конечно же, ни при чем). И всё так ровно, вроде бы, так естественно — и так по-ханжески, неумно.

Во все времена, говорят нам психологи, подростки исследуют границы своего нового тела. Отсюда их проколотые уши, крашеные волосы, странная одежда, высокие каблуки или хождение босиком по городу, ранний секс. Новым телом они хвастаются, берут сверстников на слабо. Я помню, как мы играли в чудовищную игру — хлопали изо всех сил друг друга по ладоням. Руки потом были синие и опухшие. Я гордилась, что побеждала даже мальчишек, и гордилась кличкой «психопатка». У меня на всю жизнь из подросткового периода шрамы, а у кого-то — порезы на руках.

А еще дети исследуют тему смерти. Она для них очень важна, но пока не вполне осознается. Именно поэтому самоубийство ребенка — чудовищная трагедия и в экзистенциальном смысле: это не намерение, а несчастный случай, страшная авария, в которую попала душа и тело подростка. И я горячо сочувствую родителям и оплакиваю подростков, которых нет больше с нами. Мои дети, кстати, сообщили мне, что знают, кто такая «Рина рельсы». А 14-летняя племянница рассказала, что вообще-то в ее прошлой школе все ходили на чердаки домов, рисовали там бабочек и писали стихи о том, как покончить с этим миром.

А еще во все времена подростки остро переживают свою инаковость, взросление, трудно примеряют свою взрослую оболочку, и всякий, кто начинает говорить с ними на одном языке, становится проводником. И еще они обожают все мистическое, странное, запутанное, где нужно искать смыслы, пользоваться яркими и красивыми образами, будь то бабочки на руке, синий кит, выброшенный на берег, восхитительная аниме-культура (я не ерничаю, это действительно фантастический пласт культуры, от которого не надо отмахиваться). Подростковое сознание метафорично, пытливо, нежно. Им не по росту собственное тело, но их сознание требует величия — им нужны великие смыслы, великая любовь, великое признание, ответы на великие вопросы (даже если они выглядят как два слова, неумело накарябанные шариковой ручкой на стене школьного туалета: «Зачем?» и «Почему?»), и великие ответы в виде нарисованных синих китов, бабочек или ласточек, муравьев, незабудок.

В тексте «Новой» есть еще один важный момент. Журналист среди прочего утверждает, что цепь детских смертей — дело рук какой-то команды. Доказательств пока нет. Но я могу предположить, что это правда, я не готова с ходу орать: «Ой, ну кому это надо-то? Ой, ну опять началось — теория заговора! Ой, "Новая" такая новая!»

Мне кажется, люди, которые ищут логику в поведении психически нездоровых, требуют объяснить, в чем смысл секты, изнасилования, массовых самоубийств, по-моему, демонстрируют отрицание проблемы как таковой. Разумеется, проще все списать на поддающиеся осмыслению причины, но, вот поверьте, есть то, что не умещается в сознание психически здорового человека. Людям с тяжелыми ментальными расстройствами, девиантным поведением нужна помощь специалиста, а не наши размышления о том, почему он поступил так или иначе. Такому человеку нужно наше признание его личности и его прав в обществе, а не отрицание проблемы. И кстати, под влияние такого человека может попасть не только ребенок, подросток, но и взрослый.

Мы вообще быстро и просто на все реагируем. Мы так же, как и наши дети, сбиваемся в кучки, ищем ответы на вопросы. Мы так же, как и они, часто нечувствительны ко злу — правда, если подросток только нащупывает проблему, мы уже огрубели. Мы вообще очень похожи, и нам надо обязательно научиться друг друга любить и разговаривать. И делать это просто: не надо спрашивать ребенка, как у него дела, рассказывайте о себе. Что вас тревожит, что вы видели за окном, когда последний раз плакали, от чего смеялись, чего боитесь, о чем мечтаете. Будьте со своими детьми заодно.

Автор: Ксения Чудинова

Источник: www.snob.ru